О благодеяниях луций анней сенека. Электронная книга: «О благодеяниях. Семь книг к Эбуцию Либералию

Семь книг к Эбуцию Либералию

В квадратных скобках проставлена нумерация параграфов по латинскому оригиналу.

Используется греческий шрифт.

КНИГА ПЕРВАЯ

Глава 1

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее

О благодеяниях Луций Анней Сенека

(Пока оценок нет)

Название: О благодеяниях

О книге «О благодеяниях» Луций Анней Сенека

Луций Анней Сенека — выдающийся древнеримский философ-просветитель, имевший огромное влияние в политических кругах того времени. Он был наставником и советником императора Нерона, однако по приказу этого же императора был вынужден покончить жизнь самоубийством. Его работы оказали огромное влияние на развитие философской мысли последующих столетий.

Книга “О благодеяниях” — настоящая энциклопедия нравственности. Здесь автор детально проанализировал различные проявления духовности, влияние эмоций на взаимоотношения людей. Луций Анней Сенека более глубоко, чем другие древние мыслители, исследовал такую область проявления нравственности, как благотворительность. Этот труд следует читать всем, кто хочет постичь природу духовности, узнать все ее законы и правила.

Центральное место в книге отводится объяснению понятия благодеяния. Философ подчеркивает, что смысл этого поступка заключается не в величине оказываемой помощи, а в самом желании ее дать окружающим, в эмоциональном порыве души.

Чувственная составляющая человеческого характера — это целый калейдоскоп внутренней энергии и вектор, задаваемый направление каждому нашему поступку. Древний мыслитель разъясняет роль эмоций в нашей жизни, их положительные и отрицательные стороны. Анатомия человеческой души не изменилась — сегодня мы живем по тем же внутренним принципам, что и много столетий тому назад.

Луций Анней Сенека составил целую шкалу благодеяний. На первую ступень они поставили те поступки, без которых мы физически не можем жить — они касаются спасения жизни. Затем следуют деяния, без которых мы жить не должны, ибо жизнь без них превращается в мученическое существование.

На третьем месте стоят благодеяния, которые мы чувствуем своей обязанностью — к ним человек привыкает настолько, что делает их своей привычкой, потребностью, а не просто единоразовым желанием помочь (именно из таких желаний, возникающих постоянно, и зарождается стойкая потребность следовать своему сердцу, помогая окружающим).

Философский трактат “О благодеяниях” охватывает многие сферы человеческих взаимоотношений. Как следует относиться к своим детям и родителям? Какие нравственные принципы следует соблюдать по отношению к своим возлюбленным, друзьям, незнакомым людям? Эти и многие другие вопросы автор не оставляет без внимания, однако привлекает к размышлению читателя и не всегда дает однозначные ответы. Закончив читать эту книгу, не раз будешь задумываться о роли нравственных поступков в жизни отдельного человека и общества.

Философские идеи в трактате Сенеки О благодеяниях

Луций Анней Сенека (Младший) жил в период правления первых пяти римских императоров; Августа (31 г. до н.э.-14 г. н.э.), Тиберия (14-37), Калигулы (37-41), Клавдия (41-54), Нерона (54-68). Его отец - Луций Анней Сенека (Старший) - принадлежал к сословию всадников, был известным ритором и историком. В начале правления Тиберия отец переехал из Кордовы (Испания) в Рим, чтобы дать своим трем сыновьям (Галлиону, Луцию, Меле) образование и помочь им в государственной карьере. Луций увлекается философией. В те годы в Риме были широко распространены философские школы: стоицизм, эпикуреизм, скептицизм. Сильное влияние на Луция оказывают стоики Аттал, Сотион, Секстий Нигр. Под их влиянием он стал жить почти как аскет. Ряд суровых правил соблюдал всю жизнь: не употреблял благовонии, не принимал горячих ванн, спал на очень твердых матрацах, не ел устриц и грибов, не пил вина, считая, что "пьянство и разжигает, и обнажает всякий порок, уничтожая стыд".

Благодаря родной тетке по матери, муж которой был долгие годы наместником Египта, Луций получает от Тиберия должность квестора (надзирателя за финансами), а вскоре становится сенатором. Под влиянием отца и с помощью лучших учителей Луций овладевает ораторским искусством. Его речи в сенате пользуются успехом Одновременно проявился талант писателя. Упражняется в стихах, трагедиях, философских трактатах. Становится частым собеседником Тиберия.

В 37 г. после насильственной смерти Тиберия императором провозглашается его племянник - Калигула. Это был, по описанию Сенеки, душевнобольной монстр. Он наслаждался издевательствами над всеми окружающими, низвел сенат до раболепного послушания, сожительствовал со своими изумительно красивыми сестрами - Друзиллой, Агриппиной и Ливиллой. Друзилла фактически была его женой, ей отдавали почести как императрице. Калигула мнил себя лучшим оратором. Не терпел в этом деле соперников. После блестящего выступления Сенеки в сенате Калигула приказывает убить его. Спасает наложница императора.

Светоний сообщает, что Сенека при Калигуле достиг зенита славы. Если это действительно так, то надо предположить, что он к сороковым годам был известен как автор многочисленных трактатов и трагедий. Однако до нас дошёл лишь один трактат Сенеки периода правления Калигулы. Этот трактат известен под названием "Утешение к Марции".

Главная философская проблема "Утешения к Марции" - проблема человека. Что такое человек? В каком состоянии находятся телесное и духовное в человеке? В чём смысл жизни? Какова природа смерти и её значение? Какова роль судьбы? В чём сущность бессмертия? Существует ли наказание после смерти или это выдумка людей?

В 41 г. был убит Калигула. Императором становится (весьма случайно) пятидесятилетний Клавдий. Сенаторы по-разному отреагировали на провозглашение Клавдия. Сторонники республики хотели добиться от Клавдия заверения о восстановлении роли Сената и льгот сенаторам. Сенека, обрадованный переменой ситуации, воспылал надеждой, что теперь он может стать приближенным императора или даже его первым советником. В этой обстановке он решил написать трактат "О гневе", надеясь таким путем расположить к себе Клавдия.

Семнадцатилетняя императрица старого мужа держала в руках. Клавдий ее страстно любил, а Мессалина почти ежедневно ставила ему рога. Она была красивой, хитрой, мстительной, властолюбивой. Но главный ее порок - необузданная сексуальная развращенность. Она превратила дворец в настоящий публичный дом. Этого Клавдий не замечал, подтверждая вековую истину, что мужья узнают (если вообще узнают!) последними об измене своей жены. Клавдий верил жене, доверял ей секреты, был убежден, что она проявляет заботу о его чести и благополучии. Мессалина зорко следила за всеми, кто как-то мог оказать влияние на Клавдия. Она моментально принимала меры, устраняя соперника и соперницу. Заметив, что Клавдий благосклонно относится к Ливилле и Сенеке, Мессалина вначале насторожилась, а затем решила их убрать. На ее решение, по-видимому, повлияло и то, что муж Ливиллы участвовал в заговоре против Калигулы и был одним из претендентов на престол. Чего доброго Ливилла мечтает стать императрицей, а хитроумный Сенека ей помогает в этом деле, думала Мессалина.

Мессалина пригласила к себе Суиллия. Он был известным обвинителем. По ее заданию он сфабриковал обвинение в непристойном поведении Сенеки и Ливиллы. По римскому закону запрещалось представителю всаднического сословия вступать в любовные связи с представительницей царствующего дома. Дело рассматривалось в сенате. Сенат вынес постановление о смертной казни Сенеки и Ливиллы за прелюбодеяние. Однако Клавдий заменил приговор ссылкой. Сенеку сослали на Корсику, а Ливиллу на маленький островок, где ее вскоре уморили голодом.

Клавдий казнил свою жену за безудержное прелюбодеяние. Четвертой женой шестидесятилетнего Клавдия стала его племянница, сестра Калигулы, Агриппина, которой шел 32 Год. Став императрицей, она прежде всего решила найти умного и авторитетного воспитателя для своего сына. Вспомнив о Сенеке, она возвращает его из ссылки (49 г.). Вернувшись в Рим, Сенека женился на Паулине и вместе с ней хотел уехать навсегда в Афины, чтобы полностью заняться творчеством. Однако Агриппина поручает ему воспитание своего сына Нерона -пришлось согласиться с императрицей. Пять лет он воспитывает Нерона. Коварная Агриппина решила сделать сына императором. Она женила Нерона на дочери Клавдия Октавии, затем отравила мужа и с помощью преторианской гвардии провозгласила Нерона императором (54 г.). Сенека становится советником молодого императора. Пишет для него все речи, которые Нерон произносил перед сенатом и воинами. В первые дни правления Нерона Сенека пишет па Клавдия сатиру, в которой всячески порочит его имя и превозносит молодого Нерона. Затем он пишет трактат "О милосердии", в котором, по примеру Платона, формулирует принципы идеального правления в надежде, что Нерон последует этим советам. Идеальный правитель, считает Сенека, - милосердный, благодетельный, щедрый, могущественный в добре, покровительствующий невинности, правдивый, не мстительный, переносящий обиду, мудрый, ведущий себя в соответствии с природой, осознающий себя величайшим и вместе с тем являющийся всеблагим. Если правитель будет обладать подобными нравственными качествами, то в обществе будут установлены добрые нравы:

нравственная чистота, справедливость, целомудрие, безопасность, достоинство. Это будет способствовать процветанию общества, появлению в обществе изобилия благ. Милосердие правителя будет цементировать общество. Провинившихся людей будут

судить не по букве закона, а "на основании права и добра". Между подданными и правителем установятся доверительные отношения. Любовь граждан станет основой безопасности самого правителя. Стараясь угодить Нерону, Сенека улаживает любовные связи императора с юной гетерой Акте. Прикрыв роман фиктивным браком гетеры со своим юным другом Сереном, Сенека умело использует Акте в дворцовых интригах.

В 62 г. Сенека пишет трактат "О постоянстве мудреца". Мудрость, в понимании Сенеки, - это знания об основах мироздания, о сущности мира и человека. Мудрость - это понимание смысла жизни на основе разгадки тайны человека, тайны своей судьбы. И в этом смысле мудрость есть высочайший интеллект. Мудрость является своеобразным искусством. Мудрость есть искусство правильной, праведной, нравственной жизни. Это искусство такого поведения, когда все поступки, скрепленные человеколюбием, находятся под контролем разума. Мудрость, следовательно, есть нравственность, есть добро, есть благодеяние. Все эти и другие свойства мудрости Сенека объединяет в понятии блага.

Между Сенекой и Агриппиной началась борьба за влияние на Нерона.. Сенеку поддержал глава преторианской гвардии Афраний Бурр. После убийства Агриппины (59 г.). Сенека в союзе с Бурром фактически управляют внутренней и внешней политикой империи, проводят ряд реформ, укрепляют позиции сената, поправляют финансовые дела государства, не забывая приобрести огромное личное состояние путем взяток, императорских вознаграждений и ростовщических операций. Сенека по поручению императора организует массовые зрелища, творческие состязания, на которых активно выступает сам Нерон со своими поэтическими и музыкальными произведениями. Нерон привлекает к состязаниям выдающегося молодого поэта Лукана, племянника Сенеки. Сенека пишет в эти годы трактат "О счастливой жизни".

В понимании счастья Сенека, безусловно, стоит на позициях космического ригоризма.

Долг перед природой, перед Логосом, перед Космосом -исходная позиция стоицизма. А поскольку разум человека есть частичка Логоса, частное проявление Логоса, то отсюда следует, что разум человека должен вести постоянную борьбу с аффектами. Борьба с аффектами это и есть частное проявление борьбы Логоса с Хаосом. Источникдобродетели -разумная душа. Источник порока - страсти, аффекты. Иначе: источникдобродетели - душа, источник порока - тело. Потакание телесным потребностям ведет к нарушению внутренней гармонии человека.

В начале шестидесятых годов Нерон безумно влюбляется в знатную и расчетливую замужнюю красавицу Поппею Сабину, которая потребовала от Нерона развода с Октавией. Бурр запротестовал и скоропостижно умер. На его место был назначен Софоний Тигеллин. Сенека тоже высказывается против развода, вызывая гнев Поппеи. В 62 г. Нерон разводится с Октавией и женится на Поппее, попадая полностью под ее влияние. Попав в ситуацию враждебного окружения, Сенека просит отставки. Нерон удовлетворяет просьбу, сохраняя за Сенекой огромное состояние.

Сенека воспринял отставку спокойно. Переход от бурной политической жизни к частному бытию его даже радовал. Вот теперь и можно по-настоящему заняться творчеством. И, действительно, на склоне лет (ему исполнилось шестьдесят шесть лет) у него с небывалой силой, вдали от шума беспокойной столицы, разбушевалось вдохновение. За короткий период он пишет четыре трактата - "О досуге", "О провидении", "О благодеяниях", "Вопросы природы", огромную эпистолярную работу, ставшую классической - "Нравственные письма к Луцилию" и историческую драму "Октавия".

Досуг, в понимании Сенеки, не праздный отдых, не уход от гражданских дел. Досуг -это наиболее рациональное использование свободного времени для занятий наукой, философией, поэзией, драматургией. Досуг - это творческая деятельность, сочетающаяся с хорошим отдыхом. "Досуг без занятия науками - смерть и погребение заживо".

Досуг, как и вся жизнь, измеряется тем, что создал человек за годы, последовавшие вслед за уходом с государственной службы. Вновь, как и в трактате "О краткости жизни", Сенека развивает идеи о плотности времени, о ценности времени для человека.

"Нравственные письма к Луцилию" - итоговое произведение, в котором сконцентрирована вся философия Сенеки. По своей внешней композиции - это повествование о воспитании молодого друга Сенеки Луцилия в духе философии стоицизма. Луцилий придерживался эпикуреизма. Сенека ставит задачу: перевоспитать эпикурейца в стоика. С этой целью он ведет доверительную беседу с Луцилием, доказывая ему преимущество стоической философии. В конце концов, Луцилий по своему мировоззрению становится стоиком. Цель достигнута. Сенека удовлетворен, а Луцилий благодарен.

За внешней композицией "Писем" скрывается многослойный идейный замысел. Следует учитывать, что "Письма" написаны человеком, который был мудрым философом, искушенным политиком, гибким дипломатом, опытным наставником, тонким знатоком человеческой души, автором многочисленных произведений в области философии, драматургии.

Как философ Сенека дает глубокое толкование этической философии стоицизма. Как педагог он разрабатывает целую программу воспитания и самовоспитания личности. Как гражданин и политик он противопоставляет жестокости и апатии идеи человеколюбия, идеи гуманизма. Как мудрец он формирует новое видение красоты человека - красоты не как телесной гармонии, а как гармонии духовной, выраженной в величии цели и поступка во имя мирового сообщества и бога.

В 64 г. в Риме возник пожар. Пламя уничтожило свыше двух третей города, огромное количество древних рукописей, произведений искусства. Погибло множество людей. Распространилась упорная молва, что Рим подожгли по приказу Нерона. Тогда власти обвинили в трагедии христиан, учение которых быстро завоевывало сторонников по всей империи. Начались массовые зверские казни. Это усилило рост недовольства Нероном и его окружением. С благодарностью вспоминали Сенеку и Бурра, их умное правление империей. В этой обстановке вызрел заговор Пизона (65 г.), участниками которого были в основном сторонники стоицизма. Некоторые заговорщики мечтали видеть на троне Сенеку, который, отойдя от политики, находился в состоянии творческого вдохновения. С раскрытием заговора начался хоровод смерти. Были приговорены к казни писатель Петроний (автор "Сатирикона"), поэт Лукан, братья Сенеки - Галлион и Мела, многие сторонники философии стоиков. Нерон решил

избавиться и от своего воспитателя. Он приказал ему умереть. Сенека спокойно вскрыл себе вены.
2. Время создания трактата "О благодеяниях"

Как уже отмечалось - над трактатом "О благодеяниях" Сенека работал приблизительно в 63-64 годы, т.е. в последний период своего творчества, когда он находился в опале. Сенека удаляется от политической жизни. Теперь настало время глубокого осмысления нравственных проблем человеческого бытия. Сенека пытается понять и сформулировать нравственные принципы жизни. Он выступает не просто как теоретик, а скорее как учитель жизни, как наставник человечества. "Ни одного дня я не теряю в праздности, даже часть ночи отдаю занятиям. Я не иду спать, освободившись: нет, сон одолевает меня, а я сижу, уставившись в свою работу усталыми от бодрствования, слипшимися глазами. Я удалился не только от людей, но и от дел, прежде всего - моих собственных и занялся делами потомков. Для них я записываю то, что может помочь им... Я указываю другим тот нравственный путь, который сам нашел так поздно, устав от блужданий" (Письмо 8, 1 - 2). На содержание, характер, философскую основу трактата повлияли многие обстоятельства. Отметим некоторые из них.

Во-первых, это был период бурного распространения христианской веры. Сенека, безусловно, был знаком с основными принципами этой морали. Ещё раз подчеркнем, что великий философ-моралист, блестящий пропагандист своего учения и выдающийся пропагандист христианства в лице апостола Павла, не могли не влиять друг на друга. Многие положения трактата "О благодеяниях" перекликаются с положениями, сформулированными в посланиях апостола Павла. От трактата Сенеки веет духом христианства. С другой стороны, следует подчеркнуть, что христианская мораль подхватила эстафету сенековской морали. И если стоицизм, как философское течение, было предано забвению, то многие его этические положения, учение о внутреннем мире человека, о стремлении человека подняться в своем духовном развитии до уровня Бога, приобрели благодаря христианству свое бессмертие.

Во-вторых, не следует забывать конкретную ситуацию, в которой находился Сенека. Первый вельможа империи, всемогущий политик, перед которым склонялись все (кроме императора Нерона), великий мудрец, которого боготворил Рим, заботливый наставник Нерона, который публично проявлял благодарность своему учителю, теперь находился в опале. Сенека замкнулся. Многие от него отвернулись, боясь контакта с опальным политиком-философом. Остались только близкие друзья, изредка его навещавшие. Нерон из благодарного покровителя превратился в человека, желавшего, как можно быстрее избавится от Сенеки. Нерон делал попытки отравить Сенеку. Сепека, изучив коварные приемы царствующего дома, предусмотрел подобный ход тирана. Он обезопасил свой организм от яда. приучив его путем принятия определенных доз на протяжении длительного времени. Как психолог. Сенека знал, что у неблагодарных людей часто вынашивается мысль уничтожить того, кто оказал ему в свое время благодеяние. Позднее в "Письмах" он выскажется очень резко: "благодеяние порождает злодеяние, а вместо любви вырастает ненависть... Нет ненависти..пагубнее той. что рождена стыдом за неоплаченное благодеяние" (4. 81, 5... 32). Такой повороту Нерона лишний раз заставил задуматься мыслителя о природе добра и зла, о сущности благодеяния и порока, о причинах проявления неблагодарности по отношению к благодетелю. На анализ фактического материала и философское обобщение влияли личные переживания Сенеки.

В-третьих, требовалось подвести итог предшествующим исследованиям. Весь ход творчества подводил Сенеку к составлению своеобразного кодекса благотворительности, вытекающего из сформулированного им нравственного закона, в основе которого лежит принцип человеколюбия. В раде предшествующих трактатов Сенека развивал учение о мудреце, о путях восхождения к мудрости как высшей ступени нравственного самосовершенства. В новом трактате он говорит не о мудрецах, а о людях вообще. Он пытается обосновать очень простые и практически необходимые для каждого человека правила повседневного поведения через призму закона благодеяния. Вновь и

вновь Сенека убеждает читателя, что без соблюдения законов благодеяния общество не сможет выбраться из пучины безнравственности, куда затянули людей бесчисленные коварные пороки. Точная дата написания трактата неизвестна. Имеются различные предположения. Польский ученый Leon Joachimowicz, глубоко исследовавший творчество Сенеки, считает, что трактат закончен в 64 г. в период жестокой тирании Нерона (42, с 78). В трактате, указывает автор, Сенека развивает философию добра и отзывчивости, продолжая линию, начатую еще в Греции. "Греческая мысль, - продолжает он, - в этом вопросе творила, постепенно развиваясь, на протяжении целых столетий. Ее элементы можно встретить уже у Гомера, Гесиода и лирических поэтов, в философских системах Пифагора, Демокрита, Платона, Аристотеля, поэтов классической эпохи, у Эпикура. Хрисиппа. в школах риторов. Кроме названных, главным источником для Сенеки в разработке темы был и стоик Гекатон с Родоса, автор трактата об обязанностях, и в меньшей степени, как показывает анализ, - его учитель Панэтий с Родоса, также автор трактата об обязанностях. Из содержания писем к Луцилию можно сделать вывод, что Сенека читал Гекатона, делая из него выписки. Его принципы, цитируемые Сенекой в письмах, являются золотой нитью, которой они связаны в единое целое. Некоторые мысли заимствованы у Хрисиппа, Клеанфа, философов-киников - в основном Деметрия. Биона, Борисфенита. Много подобного мы находим в работах Цицерона о дружбе и обязанностях. Сенека не был, однако, рабским подражателем, но оставался мыслителем индивидуальным и самостоятельным" (42,с.80-81).

Трактат состоит из семи книг. В каждой книге автор, рассматривая некоторые аспекты закона благодеяния, формулирует целую серию правил, сопровождая их примерами. Нередко Сенека отвлекается от наставлений, и начинает беседовать с читателем (обращаясь, конечно, к своему другу Эбуцию Либералису) по-другому вопросу. Логика основной идеи иногда тонет в этих ответвлениях, вызывая у читателя определенные затруднения. Приходится вновь возвращаться к прочитанному, чтобы восстановить эту логику. Однако, когда

усвоишь весь труд, то испытаешь истинное удовольствие от нравственной красоты этого философского лабиринта. Более того, длительное и затруднительное путешествие по лабиринтам сенековских рассуждений производит действия нравственного очищениями в этом, пожалуй, то главное достоинство трактата, которое делает его ценным и в наши дни.

В первой книге Сенека излагает свой взгляд на сущность благодеяния и раскрывает его различные проявления. Во второй книге Сенека дает советы читателю, каким образом следует оказывать благодеяния людям. В третьей книге философ рассуждает по вопросу: "Как следует возвращать благодеяния?" Здесь же Сенека говорит о неблагодарности как пороке. В четвертой книге на основе ярких примеров Сенека полемизирует с эпикуреизмом. В пятой книге Сенека вновь возвращается к проблеме неблагодарности, анализируя ее на исторических фактах. В шестой книге Сенека останавливается на вопросе о том, стоит ли принимать благодеяние и если "да", то как его принимать. В заключительной книге Сенека, анализируя этику своего учителя Деметрия, убеждает читателя, что благодеяние - это тонкое искусство и этому искусству надо учиться.
3. Благодеяние как нравственный закон
Как же Сенека формулирует закон благодеяния? "Закон благодеяния, соединяющего два лица, состоит в следующем: один должен тотчас забыть об оказанном, другой никогда не забывать о полученном (благодеянии)" (II, 10). Из данной формулировки вытекает, что закон благодеяния - это нравственные предписания, нравственные обязательства, накладываемые на обе стороны: благодетеля и на принимающего благодеяния.

Закон обязывает каждую сторону межличностных отношений вести себя соответственно. Нарушение обязательств одной из сторон ведет к отклонению от закона благодеяния, разрушает нравственные основы общества, что с неизбежностью приводит к возрастанию зла в обществе. Добро и зло непримиримы. В человеке идет борьба добра и зла. Чтобы подавить зло, надо придерживаться закона благодеяния, чтобы придерживаться закона благодеяния, надо его знать. Многие соблюдают закон благодеяния, не зная его им подсказывает внутренний голос. Фактически - это сократовский принцип: "Познай себя!" От скольких бед избавилось бы человечество, если бы люди познали себя, познали закон благодеяния. Незнание - источник заблуждений и порочных поступков. "Среди многих и разнообразных заблуждений людей, .живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, достопочтимый Либералий, - обращается Сенека к другу, - нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяния. Благодеяния же, худо оказанное, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность" (I, 1). Стремясь более доходчиво раскрыть суть нравственных обязательств при действии закона благодеяния. Сенека воспроизводит образы трех граций, рисуя их нравственные обязательства. Использование мифологических образов у Сенеки здесь очень удачное. "Теперь, - пишет Сенека, - я обращуськ рассмотрению сущности и свойств благодеяний, если ты дозволишь мне. предварительно, в кратце упомянуть о том. что не имеет прямого отношения к делу. Почему Грации три. Почему они между собою сестры, для чего они сплелись руками, для чего улыбаются, для чего они (изображаются) девы и одеты в пространную и прозрачную одежду?

Некоторые утверждают, что одна из них изображает дающую благодеяние, другая - принимающую, третья возвращающую обратно. Иные видят в них олицетворение трех родов благодеяний: дарования, возвращения, дарование возвращения вместе. Но признаешь ли ты верным то или другое объяснение -какая нам будет польза от этого знания? Что означает хоровод граций, сплетшихся руками и обращенных лицами одна к другой? То. что благодеяния, переходя в последовательном порядке из рук в руки, тем не менее, в конце концов, снова возвращаются к дающему их. Порядок этот совершенно разрушается, как много раз бывает нарушен, и, наоборот, принимает в высшей степени прекрасный вид, как скоро бывает сохранена и удержана в нем (последовательность) взаимность. Грации улыбаются: Это по той причине, что лица тех, которые дают и принимают благодеяния, бывают обыкновенно радостны. Они - юны, ибо воспоминание о благодеянии не должно стареть. Они девы, ибо они (благодеяния) непорочны, чисты и святы для всех. В благодеяниях ничего не должно быть невольного, связанного или принужденного - вот почему грации одеты в просторные туники, и притом прозрачные, ибо благодеяния требуют того, чтобы их видели» (I, 3).

Какие же нравственные обязательства накладывает Сенека на первую сторону, то есть на благодетеля?

Среди очень многих можно выделить следующие:

1). Благодеяние свершается с готовностью, охотно, по собственному желанию;

2). В благодеянии главное не сколько дал, а как дал, с каким расположением духа. Давать необходимо с желанием помочь, а не с надеждой получить что-то взамен. Благодеяние оказывается для благодеяния;

3. Добрый человек никогда не думает записать благодеяния в долговую книгу, в противном случае благодеяние принимает вид ссуды "записывать благодеяния в расход - постыдное ростовщичество" (I. 2). "благодеяние нельзя осязать рукою: оно заключается в душе" (I, 5);

4). Давать надо то, чего нет у берущего, то, в чем он нуждается:

5). Оказывать благодеяние надо так, как желали бы сами приниматели: охотно, скоро и без колебаний.

Мне кажется, я в состоянии указать путь наиболее удобный. Будем оказывать благодеяние так, как желали бы сами принимать его: прежде всего - охотно, скоро и без всякого колебания. Когда же, давая какой-нибудь дар, долго удерживают его в своих руках и, по-видимому, с трудом с ним расстаются, а дают его так, как будто отнимают у самих себя, - благодеяние бывает неприятно. Поэтому даже в том случае, если бы пришлось почему-либо замедлить, всевозможными способами будем избегать такого вида, по которому могли бы подумать, будто мы колеблемся. Колебаться - почти то же, что отказывать, и давший с нерешительностью не заслуживает никакой благодарности. Ибо как скоро в благодеянии всего приятнее желание дающего, то заявивший самой медлительностью свое нежелание дать - собственно и не дал, а только оказал слабое сопротивление противоположному влечению. А таких, которых делает щедрыми слабость характера, немало. Всего приятнее такие благодеяния, которые оказаны с готовностью, охотой, предупредительностью и без всякого замедления, - исключая только вызванного стыдливостью принимающего. Самое лучшее - предупреждать желание каждого, но почти так же хорошо и следовать за ним, хотя все-таки лучше предупреждать просьбу, и вот почему: у человека честного смыкаются уста и краска разливается по лицу, когда ему приходится просить; поэтому избавляющий его от этой пытки тем самым умножает свой дар. Недаром получает благодеяние тот, кто получил его после просьбы, ибо, по мнению достойнейших мужей, наших предков, нет предмета дороже того, который куплен ценой просьб. Люди реже воссылали бы прошения, если бы их надобно было воссылать публично, посему даже богам, которым мы поклоняемся с величайшимипочестями, и тем мы предпочитаем возносить молитвы в молчании и внутри самих себя. "Колебаться - почти то же, что отказывать, и давший с нерешительностью не заслуживает никакой благодарности (II. I);

6). Самое лучшее, когда не опаздывают с благодеянием. Человек, просящий помощи, испытывает гнетущее состояние унижения. "Надобно спешить: поздно оказал благодеяние тот, кто оказал его просящим" (II, 2):

7). К добрым делам лучше присоединять добрые слова и сопровождать оказываемое благодеяние любезной благословной беседой с просителем;

8) Не следует напоминать о своем благодеянии. Частое напоминание об услугах терзает и угнетает душу. В подобных случаях так и хочется воскликнуть то, что воскликнул один человек, спасенный кем-то из друзей кесаря от проскрипции триумвиров, когда не был в состоянии выносить надменного обращения своего избавителя. «Выдай меня кесарю. Долго ли ты будешь говорить: «Я спас тебя, я отнял тебя у смерти»? Если я сам по себе вспоминаю об этом избавлении, то оно кажется мне жизнью, если же ты вызываешь у меня это воспоминание,- смертью! Я ничем не обязан тебе, если ты спас меня с той целью, чтобы иметь человека, на которого можно было бы указывать. Долго ли тебе выставлять меня напоказ, долго ли ты не дашь мне забыть о своей участи? Ведь раз меня уже вели в триумфальном шествии!» Не следует говорить о том, что мы дали: кто напоминает, тот требует назад. Не следует твердить об одном и том же, не следует вызывать воспоминания, разве только в том случае, когда, давая новый дар, ты этим самым напомнишь о прежнем. Мы не должны рассказывать даже посторонним. Кто оказал благодеяние, пусть молчит, а кто получил, тот пусть говорит (о нем). (II, 11);

9). Необходимо избегать всякого рода надменности при оказании благодеяния просящему. Если хочешь, чтобы к тебе с благодарностью относились те, кому ты делаешь одолжение, то надобно не только оказывать благодеяния, но и любить. Главным же образом, как я сказал, будем щадить слух. Напоминание вызывает огорчение, а попрек - ненависть.

Ничего так не надобно избегать при благодеяниях, как надменного обращения. К чему этот надменный вид, к чему эти напыщенные речи? Тебя возвышает самое дело. Надобно устранять пустое хвастовство: пусть говорят дела, а мы станем молчать. Благодеяние, оказанное с надменностью,- не только неприятно, но и ненавистно. (II. 11);

10) Надобно обращать внимание не только на начало, но и на исход своих благодеяний и давать то, что доставляет удовольствие не только в самый момент получения, но и после него. "Уступать мольбам тех, кто просит себе на погибель, - пагубная доброта" (II. 14):

11) Нельзя делать то, что может обратиться к нашему бесчестию;

12). Не надо быть безрассудным. Надо предвидеть последствия для просящего и для себя. "Я дам нуждающемуся, но так, чтобы не нуждаться самому; Я прибегну на помощь к человек), подвергающемуся опасности, но так, чтобы самому не погибнуть, - исключая тот случай, когда мне придет желание принести себя в жертву за великого человека, или великое дело" (II, 15);
13). Необходимо обращать внимание на свои способности и силы;

14), Следует принимать во внимание лицо, которому даем, время, когда даем, обстановку, в которой оказываем благодеяние.

Безусловно, все эти советы перекликаются с теми, которые разбросаны в работах Гекатона, Хрисиппа. Цицерона. Перекликаются они и с заповедями христианства, о чем будет сказано ниже.

Закон благодеяния налагает, утверждает Сенека, определенные нравственные требования к тому человеку, который принимает благодеяния. Трактуя эту часть закона. Сенека проявляет еще большую суровость. Он считает, что величайший порок заключается в неблагодарности. Если тот, кто оказал благодеяние, должен скорее забыть о своей благотворительности, то принявший благодеяние обязан помнить о благодетеле. Это его моральный долг. У всех народов, подчеркивает Сенека, осуждается неблагодарность. Обязанные оказывать благодеяния и проявлять в ответ душевную благодарность - это то. что скрепляет людей в здоровое сообщество.

Однако многие люди страдают пороком неблагодарности. "Есть много разрядов людей из неблагодарных, как и воров и убийц; их (неблагодарных) вина в общем одинакова, впрочем, в частностях бывает великое разнообразие. Неблагодарен тот, кто не признает себя получившим благодеяния, которые он на самом деле получил; неблагодарен и тот. кто скрывает, неблагодарен тот, кто не возвращает; всех же более неблагодарен тот. кто забывает" (6. III. 1). Можно разделить всех людей, считает Сенека, на два типа. Первый тип - это те, которые проявляют неблагодарность, но еще не потеряли окончательно стыд и совесть. Когда-нибудь у них этот механизм заработает. Второй тип -это те, у которых начисто вылетели из памяти все принятые благодеяния. Они о них не помнят, и совесть их не гложет. И вылетело у них из памяти не по забывчивости, не по особенностям памяти, а в силу отсутствия самого чувства ответной благодарности, отсутствия совести.

Неблагодарность есть нравственно-психологическое свойство человека. Неблагодарность есть величайший порок людей. Неблагодарность разъединяет людей, разрушает основу общества, приводит сообщество людей к гибели. Общество цементируется благодарностью. Наша безопасность - в обмене благодеяниями (III, 18). В одиночку человек не проживет. Одиночество - гибель человека и общества. Сила общества в его единстве, а единство зиждется на взаимоуважении, благодеянии, обмене благодеяний. Не зло, а добро основа общества. Не порок, а добродетель и украшает и укрепляет общество. Не в разъединении, а в единстве сила общества. Разъедини нас,- чем тогда мы будем? Добычей и жертвой животных, кровью, ничего не стоящей и весьма легко проливаемой. Тогда как у прочих животных есть достаточно сил для своей защиты и все те, которые рождены для блужданий и жизни обособленной, вооружены, человека окружает слабость: ни сила когтей, ни сила зубов не делает его страшным для других; безоружного и бессильного, его ограждает общество. (Природа) дала две силы, которые человека слабою сделали весьма крепким,- разум и общество; благодаря им тот, кто, взятый в отдельности, не может даже ни с кем поравняться, обладает миром. Общество дало ему власть над всеми животными, его, рожденного на земле, общество ввело во владение иной природой и дало ему власть господствовать над всей природой. Оно сдерживает приступы болезней, приготовляет опору старости, дает утешение в скорбях; оно делает нас мужественными, потому что позволяет призывать (себя на помощь) против судьбы. Уничтожь общество, и ты разрушишь единство человеческого рода - единство, которым поддерживается жизнь; а оно уничтожится, если ты будешь утверждать, что человек должен избегать неблагодарности не ради ее самой, а ради того, что ему надобно опасаться чего-то другого. Ибо (в самом деле) как много таких, которым безопасно можно быть неблагодарными? Наконец, я называю неблагодарным всякого, кто благодарен из-за страха (III, 18).

Как же поступать с людьми, которые проявляют неблагодарность? Наказывать ли людей за тот порок, который всеми осуждается? Ответ Сенеки вновь сближает его с христианской моралью. Велик человек, оказывающий благодеяние, считает Сенека. Заслуживает всякого уважения и тот. кто в душе помнит об оказанном ему благодеянии. Однако первый человек выше второго. Первый равен богам. Но если оказавший благодеяние начнет требовать обратно свое благодеяние или требовать как-то возместить его, то мгновенно теряет это божественное качество и из благодетеля превращается в презренного кредитора-ростовщика. "Кто совершает благодеяния, - читаем мы у Сенеки, - тот подражает богам, а кто требует их обратно - ростовщикам. Зачем же стараясь предохранить первых (т. е. благотворителей), мы помещаем их (таким образом) в среду самых презренных людей (т.е. ростовщиков)?" (6.111. 15).

Необходимо быть последовательным в благодеянии. Не отвечать злом на зло. Зло можно победить только добром. Добро обладает всепобеждающим могуществом. Любые пороки можно покорить добром. Надо научиться сносить неблагодарного. Твое терпение, твоя последовательность в благодеянии перевоспитает неблагодарного человека и поставит его на путь добра. И в этом величайшая задача и величайший подвиг благородного человека, благородного не по происхождению, а по поступкам. И раб может подняться до высоты благородного мужа. Для всех один критерий - человеколюбие и благодеяние. "Задача достойного и великодушного мужа - до тех пор сносить неблагодарного, пока не сделаешь его благодарным. И этот расчет не обманет тебя. Пороки покоряются добродетели, если не поспешить скоро, относиться к ним с ненавистью" (6. V. 1).

Рассуждая о благодеянии, о его роли в жизни человека и общества, Сенека в заключительной книге, ссылаясь на высказывания Деметрия, подчеркивает, что благодеянию необходимо учиться. Благодеяние - это искусство души и поступка. Надо полюбить человека, помочь оказать благодеяние так, чтобы не оскорбить, не унизить того, кому оказываешь благодеяние. Благодеяние должно исключить стремление к тому, чтобы подчинить себе человека. Надо оказать помощь так, чтобы человек принял с радостью и без обязательств. Однако, в свою очередь, принявший благодеяние должен научиться благодарности. Вопервых, он должен впитать в себя это нравственное чувство по отношению к другим, чтобы при необходимости оказывать помощь. Во-вторых, никогда не проявлять неблагодарности за благодеяние.
4. Перекличка идей трактата с "Нравственными письмами к Луцилию"

Одновременно с трактатом "О благодеяниях" Сенека писал "Нравственные письма к Луцилию", в которых он с различных позиций анализирует проблему благодеяния. Объединяющей идеей является утверждение, что благодеяния обязательно дадут положительные всходы. Хочешь уничтожить зло -сей добро. Не сетуй, если встретишь неблагодарного человека. Покори его любовью, добром. "Ты жалуешься, - обращается Сенека к Луцилию, - что напал на неблагодарного человека. Если это в первый раз, поблагодари судьбу, либо собственную осмотрительность. Впрочем, осмотрительность тут если что и может, так это сделать тебя недобрым: ведь желая избежать такой опасности, ты всем откажешь в благодеяниях, - и они пропадут по твоей вине, из-за твоего страха, как бы они не пропали за другими. Но лучше уж не видеть ответных благодеяний, чем всем отказывать. Ведь и после плохого урожая надобно сеять, и нередко то, что гибло от постоянного бесплодия дурной почвы, возмещается изобилием одного года. Чтобы найти благодарного, стоит попытать счастья и с неблагодарными. Не может быть у благодетеля столь верная рука, чтобы он никогда не промахивался: но пусть стрелы летят мимо - лишь бы иногда попадали в цель. И после кораблекрушения выходят в море: ростовщика не гонит с торжища обманщик. Жизнь скоро оцепенеет в праздном покое, если надо будет отступаться от всего, что нам не по нраву. А тебя неудачи пусть сделают еще отзывчивее: ведь за то дело, исход которого неясен, следует браться почаще, чтобы когда-нибудь оно вышло" (4. 81, 1-2).

Сенека рассматривает нравственный закон в качестве регулятора нравственных отношений между людьми. Закон предписывает человеку уважать в лице другого человека достоинство личности. Человек есть существо священное! Каждый обязан воспитать в себе великое чувство человеколюбия. "Человеколюбие - настаивал Сенека. - запрещает быть скупым, оно и в словах, и

в делах, и в чувствах являет всем мягкость и ласковость, ничью беду не считает чужою, свое благо любит больше всего тогда, когда оно служит на благо другому" (4. 88, 30).

Люди равны между собою по достоинству. Но они являются неравными по социальному положению. Здесь возникают полярности. На одном полюсе -богатые, на другом - бедные. Благодеяние, человеколюбие никому не закрыто. Чтобы проявлялось человеколюбие, необходимо быть милосердным. Людей связывает воедино чувство нравственной ответственности друг перед другом. Если люди будут любить друг друга, то будет возрастать чувство ответственности человека перед человекам: ибо любовь сама по себе есть прежде всего забота друг о друге. Эта забота носит бескорыстный характер. Уважай в человеке человеческое. Люби человека таким, какой он есть, и прояви заботу, чтобы он был лучше. Одари его своим теплом, своим добрым сердцем, не требуя от него какого-то вознаграждения. Твоя любовь сделает тебя счастливым. Человеколюбие будет постоянно заставлять делать благодеяние. Душа твоя осознает, что это и есть твой священный долг перед людьми и Богом.

Но человек существо в то же время слабое. Он поддается искушению, которое исходит от страстей. Страсти могут толкнуть человека в лоно наслаждений и порой даже извращенных. Надо держать страсти в узде с помощью разума. Но разум может быть ослаблен под воздействием философии наслаждения, т. е. философии эпикуреизма. Вот почему надо критически относиться к этой заразительной философии. И Сенека показывает нам, как надо с умом читать труды Эпикура и его последователей. Этой проблеме он посвятил достаточно много страниц в своем трактате.

Почему у человека развиваются пороки? Многое, считает Сенека, в нас заложено от рождения. Но решающую роль играет воспитание и особенно самовоспитание. Для каждого человека идеалом должен служить мудрец. Путь к мудрости извилист и тернист. Поднимаясь к вершинам мудрости, человек одновременно поднимается к нравственному совершенству. Так как мудрец появляется в жизни редко (один раз в пять столетий), то ориентиром в нравственном совершенствовании для нас служат боги.

Слово "бог" Сенека употребляет в единственном и во множественном числе. Это неудивительно. Следует учитывать, что в первом веке Новой Эры в Риме господствовал религиозный плюрализм. Интернациональный город был наводнен людьми, которые по-своему отдавали предпочтение тому или другому божеству или целому сонму богов: греческих, римских, египетских, германских и тому подобных..

Не вдаваясь сейчас в детали, какой смысл вкладывал Сенека в «бог», отметим, что философ нередко понимал под Богом и Мировой разум, и Логос, и Провидение, и Демиурга, и Судьбу, и саму Природу. В трактате "О благодеяниях" вырисовывается еще одна важная смысловая нагрузка понятия "бог": бог есть моральное совершенство, тот невидимый образец нравственности, к которому должен стремиться человек. Проявляя заботу о своем нравственном самосовершенствовании, стремясь подняться до высшего уровня, т.е. до бога, человек все же не становится богом. Боги бессмертны, человек смертен. Бог многофункционален в своем совершенстве. Человек же может стать подобием бога в своей любви к людям, в своей доброте, в своей добродетели. Ведь боги создали все и людей в том числе. Все сотворенное они разделили на разряды. Людей боги поместили выше всех. "Насколько будет лучше, если мы обратимся к созерцанию столь многочисленных и великих благодеяний и возблагодарим богов за то. что они соблаговолили поместить нас в этом прекрасном жилище на втором месте после себя и превознесли выше всего земного (6. II, 29). Для нас, людей, Бог выступает главным наставником нравственности (6. 4, 6). Разве не подобные идеи мы находим в Новом Завете?

Рассматривая Бога в духе нравственного идеала, убеждая людей, что они должны приложить усилия к нравственному самовоспитанию, ориентируясь на идеал Небесного владыки, Сенека напоминал читателям об обязанностях человека перед богом. На эту сторону обратил внимание переводчик рассматриваемого трактата русский философ П. Краснов: "Книги "О благодеяниях" и возбуждают, главным образом, интерес потом}", что после писем к Луцилию, в них всего более заключается таких мыслей, которые приближают учение Сенеки к христианству. В этом отношении следует обратить особенное внимание на те места переводимого сочинения, где говорится об V обязанностях человека к Божеству, которые должны состоять в благоговении, любви, благодарности и добродетельной жизни, - стремлении приближаться к Его бесконечным совершенствам: где советуется побеждать зло добром, бескорыстно помогать ближним; где раскрывается учение о бесконечной любви Божества к человеческому роду "-(6, с. 417).

Как отец сына, как педагог ученика, Сенека учит читателя благотворительности. В трактате философские, нравственные идеи иллюстрируются яркими примерами. Сенеке очень хочется, чтобы ему поверили, чтобы его идеи стали мировоззрением читателя, чтобы читатель встал прочно на благородный путь благотворительности. Увеличение количества людей, которые воспримут его учение, благоприятно скажется на человеческом обществе, погрязшим в безнравственности. Если каждый очистит свою душу, если каждый будет стремиться оказать помощь другому, то общество станет чище, добрее, уютнее. Сенека верит в это. Но иногда у него проскальзывают другие нотки. Как философ и политик, как мыслящий художник, он видит рост бездуховности. Прогноз его становится неутешительным и порой пессимистичными. Сенека начинает говорить о том, что зло неискоренимо. В этом виновны и современники и предшествующие поколения людей. В каждое новое время пороки людей, оставаясь по сути теми же, принимают лишь новые формы. Кажется, что силы добра возрастают. Но в то же время возрастают и силы зла. Столкновение сил добра и зла принимает все более и более титанический характер. Так и кажется, что боги покинули людей на произвол судьбы. Вот как изображает Сенека эту тенденцию в обществе: "Посему скажем в заключение, что вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди, становятся все хуже и беззаконное. Но все эти пороки остаются, и будут оставаться, подвергаясь только незначительному изменению, подобно тому, как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега. Порою станут более предаваться прелюбодеяниям, чем другим порокам, и разорвет узы целомудрие, порою будут процветать безумные пиры и кулинарное искусство - позорнейшая пагуба для (отцовских) богатств. Порою будет распространен чрезмерный уход за телом и попечение о внешности, прикрывающей собою духовное безобразие. Будет время, когда худо управляемая свобода перейдет в нахальство и дерзость. По временам станут распространяться жестокость в частных и общественных отношениях и неистовые междоусобные войны, во время которых подвергается поруганию все великое и святое. Будет время, когда войдет в честь пьянство и будет считаться достоинством пить вино в самом большом количестве. Пороки не ждут в одном месте, подвижные и разнообразные, они пребывают в смятении, подстрекают и прогоняют друг друга. Впрочем, мы всегда должны заявлять о себе одно и то же: мы злы, злыми были и, неохотой добавлю, злыми будем. Будут убийцы, тираны, воры, любодейцы. грабители, святотатцы и предатели; ниже их всех неблагодарный, если не признать того, что все пороки, о которых шла речь, происходят от неблагодарной души, без которой едва ли возросло бы какое-нибудь крупное преступление" (I, 10).

Всю жизнь Сенека мучительно ищет выход. Он верит, что наступят лучшие времена. Но когда? Как этого добиться? Для него ясно одно: создать гуманное общество в каком-то одном государстве нельзя. Необходимо обновить все человечество в целом. Необходимо произвести нравственное очищение души каждого человека и всей вселенной.

Все исследователи сходятся во мнении, что трактат "О благодеяниях", написанный в последние годы жизни, отличается от всех предыдущих тем, что в нем можно обнаружить сходство многих идей автора с духом христианской этики. Еще в 30-х годах прошлого века немецкий исследователь Фердинанд Христиан Баэр писал о Сенеке: " Нет ни одного писателя древности, из сочинений которого можно было бы представить столько мест, сходных по мысли с некоторыми местами Святого Писания, ни одного, который бы в характере своего образа мыслей проявил столь много христианского". О чем говорят подобные совпадения? На этот счет есть две точки зрения. Первая: Сенека в последние годы жизни находился под влиянием христианства. Не последнюю роль - здесь сыграл апостол. Павел, с которым он, возможно, был знаком. Вторая: деятели раннего христианства, апостол Павел и авторы Евангелий, испытав на себе влияние сенековских идей, заимствовали некоторые положения из трудов Сенеки цитируя их почти дословно. Конечно, это крайности. Скорее всего, было взаимное влияние, как это вообще бывает в развитии духовной культуры.

По истории христианства написано не счетное множество трудов. Разобраны все детали становления христианства с самых разнообразных методологических позиций. В нашу задачу не входит критическое рассмотрение этой литературы.

Здесь лишь уместно подчеркнуть то новое, что внесло христианство в понимание человека и его взаимоотношения с различными проекциями мира.

Во-первых, греко-римская мысль рассматривала мир, космос как подобие человека. Космос обладает и телом и душой. По разному называли душу космоса, но она все равно была похожа на человеческую душу со всеми ее многообразными функциями. Христианство стало рассматривать человека как творение бога, как подобие бога, как высшее существо по отношению ко всему живому. Для христианства и мир есть творение бога. Но это мир который управляется богом. Бог не просто демиург. Он управитель.

Во-вторых, у античных философов отношения человека и мира строятся на принципах логического совпадения разума человека и разума мира (Логоса), на идее познания мира человеком, познания сущности мира рациональным способом. В христианстве на первый план выдвигается принцип императива, принцип предписания божественной воли. Причем человек воспринимает предписание как добровольное желание делать то, что повелевает бог. У истинно верующего не должно быть расхождения между хотением бога и желанием человека. Через веру человек должен, обязан, способен превратить нравственные предписания бога в свои нравственные принципы жизни. И в этом состоит долг человека. Таким образом происходит изменение характера взаимоотношений человека и Логоса. В античном мировоззрении человек мог подняться до высот познания, до уровня мудреца, а в христианском - до уровня нравственного идеала, воплощенного в Христе и его нравственных заповедях.

В-третьих, христианство по-новому сформулировало смысл жизни человека. Он выражен в краткой формуле: "Вера, Надежда, Любовь". На первом плане отныне любовь к Богу. Через эту любовь человек может надеяться на спасение. Без веры в Бога, в спасение, без веры во второе пришествие Христа, без веры в воскресение смысл жизни теряется. Формула "Вера, Надежда, Любовь" облекается в Христианстве в нравственные постулаты Нагорной проповеди:

"Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божескими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас."

2. Л.А. Сенека Нравственные письма к Луцилию. Кемерово, 1977.

3. Диалог с Сенекой. Таганрог, ТРТУ, 1995.

4. Философское наследие античности. Таганрог, ТРТУ, 1999.

5. В.А. Ивлиев. Малые трактаты Сенеки. Таганрог, ТРТУ, 1997.

«О благодеяниях» – произведение римского философа–стоика, поэта и государственного деятеля Луция Аннея Сенеки (4 до н.э. – 65).*** Это философский трактат из семи книг. В акте добровольного благодеяния автор видит единственную надежную основу взаимоотношений между людьми. Для человека всякое благодеяние есть добродетельный поступок, награда за который – в нем самом, даже если за благодеяние не платят благодарностью. Новые поколения признали Сенеку «одним из популярнейших в свое и последующие времена римских писателей». Его учение содержит в себе такие элементы морали, каких нельзя найти ни у кого из античных писателей и которые приближают его к учению христианства. Трактат «О благодеяниях», по справедливому замечанию Дидро, «представляет собою прекраснейшее произведение, составленное для пользы не одного Нерона и Либералия, но и всех людей».

Семь книг к Эбуцию Либералию

В квадратных скобках проставлена нумерация параграфов по латинскому оригиналу.

Используется греческий шрифт.

КНИГА ПЕРВАЯ

Среди многих и разнообразных заблуждений людей, живущих безрассудно и необдуманно, мне кажется, досточтимый Либералий, нет почти ничего более опасного, как то, что мы не умеем ни давать, ни принимать благодеяний. Благодеяния же, худо оказанные, обыкновенно худо и принимаются, и если нам их не возвращают, то поздно жаловаться: мы потеряли их в тот самый момент, когда давали. И неудивительно, если среди наиболее распространенных и наиболее тяжких пороков чаще всего встречается неблагодарность. Это, очевидно, зависит от многих причин, и, во-первых, – от того, что мы не выбираем людей, которые были бы достойны благодеяния, но, имея в виду приобрести должников, тщательно собираем сведения относительно их родовых имений и движимого имущества. Мы не бросаем семян на истощенную и бесплодную почву, благодеяния же скорее безо всякого разбора разбрасываем, чем даем. И нелегко сказать, что хуже: не сознавать благодеяния или требовать его обратно, ибо благодеяние есть долг такого рода, что из него следует возвращать только то, что охотно возвращается; тяготиться им весьма постыдно по той причине, что для оправдания доверия (в этом случае) нужны не материальные средства, а душа. Благодеяние возвращает тот, кто охотно сознает его. Но если и лежит вина на тех, кто даже в сознании не воздает благодарности, то не безвинны и мы. Много мы встречаем неблагодарных, но еще более сами делаемся такими. В одном случае мы бываем сурово требовательны и притязательны, в другом – легкомысленны и очень скоро раскаиваемся в своем благодеянии, в третьем – бываем сварливы и жалуемся, когда упускают малейшую возможность нам уплатить. Таким образом мы отравляем всякую благодарность не только после того, как оказали благодеяние, но и в тот самый момент, когда оказываем. В самом деле, кто из нас бывал доволен, когда его просили недостаточно усердно или только однажды? Кто, замечая, что к нему хотят обратиться с просьбой, не нахмуривал бровей, не отвращал лица, не притворялся занятым и длинными речами, намеренно бесконечными, не отклонял удобного для просьбы случая, не избегал, при помощи разнообразных хитростей, людей, прибегавших к нему со своими нуждами? Будучи же застигнут в безвыходном положении, кто не старался оттянуть времени, давая этим осторожный отказ, или хотя и обещал, но через силу, нахмурив брови, сердито и едва выговаривая слова? Но ведь никто охотно не признает себя должником в том случае, когда он не получил, а вынудил. Может ли кто быть благодарен тому человеку, который гордо бросил благодеяние, с гневом выкинул его или оказал его уже после того, как утомился, с тем только, чтобы избежать докуки? Ошибается, кто питает надежду на благодарность со стороны того, кого он изнурил проволочками, измучил ожиданием… Благодеяние принимается с таким же чувством, с каким оказывается; посему не следует оказывать его с пренебрежением. Ведь каждый бывает обязан только самому себе тем, что он получил от другого (как бы) без его ведома. Не следует быть и медленным, ибо кто медленно делал, тот, очевидно, долго не имел охоты делать, а во всяком деле дорого ценится охота. В особенности же благодеяние не должно быть оскорбительным. В самом деле, если природа устроила так, что обиды оставляют более глубокий след, чем благодеяния, и последние скоро исчезают из памяти, тогда как первые надолго в ней остаются, то чего ждать тому, кто, оказывая благодеяние, причиняет обиду? Подобному человеку достойную благодарность воздает тот, кто забывает его благодеяние. Не должна охлаждать в нас усердия к благотворительности и масса людей неблагодарных. Ибо, во-первых, мы сами, как я сказал, увеличиваем ее. Во-вторых, сами бессмертные боги не получают отвращения к своей щедрой благотворительности, несмотря на существование святотатцев и людей, с пренебрежением к ним относящихся. Они продолжают поступать сообразно своей природе и оказывают свою помощь всему, между прочим, и тем самым людям, которые плохо понимают их благодеяния. Последуем их примеру, насколько это позволит человеческая немощь; станем дарить благодеяния, а не отдавать в рост. Вполне достоин быть обманутым тот, кто, давая, помышляет об уплате.

«Благодеяние худо принято». Но ведь и дети и супруги обманывали наши надежды, тем не менее мы и воспитываем, и женимся, и до такой степени идем наперекор опыту, что, раз испытав поражение, снова ведем войны, раз потерпев кораблекрушение, снова пускаемся в море. Насколько более благородно быть постоянным в благодеяниях! Кто не оказывает благодеяний по той причине, что не получает их обратно, тот, очевидно, оказывает их с целью возвратить; этим он дает благовидный предлог для неблагодарных. Однако и сим последним людям постыдно отказывать в благодеяниях, хотя они того и заслуживают. Сколько недостойных света – однако день настает, сколько жалуются на то, что они родились, однако природа производит новые поколения и терпит существование тех, которые сами лучше бы желали вовсе не жить! Возвышенной и доброй душе свойственно искать не плодов благодеяний, но самих благодеяний, и среди худых людей отыскивать хороших. Какое было бы величие в том, чтобы приносить пользу многим, если бы никто не обманывал? Добродетель в данном случае заключается в оказании благодеяний безо всякого расчета на их обратное возвращение. Плоды благодеяний пожинаются благородным человеком немедленно. Неблагодарность не должна смущать нас и поселять апатию к столь прекрасному делу, так что, если бы у меня даже совсем была отнята надежда найти благодарного человека, то и в таком случае я предпочел бы лучше не получать благодеяний обратно, чем не оказывать их. Ибо кто не оказывает благодеяний, тот предваряет проступок неблагодарного. Выскажу свою мысль: кто не возвращает благодеяния, тот погрешает более, кто не оказывает, тот – скорее.

«Когда станешь расточать благодеяния толпе, то много их надо потерять, чтобы однажды (сделать) положить хорошо».

В первом стихе ни с чем нельзя согласиться, во-первых, потому что благодеяний не следует расточать толпе, а во-вторых, потому, что расточительность вообще не заслуживает похвалы, тем более в благодеяниях. Если оказывать благодеяния, не руководясь рассудком, то они перестают быть таковыми и получают какое-либо другое имя. Заслуживает внимания второй стих, где одно удачно оказанное благодеяние рассматривается как вознаграждение за убытки, причинные потерею многих. Но посмотри, прошу тебя, не будет ли и более близким к истине, и более сообразным с достоинством добродетельного человека посоветовать ему оказывать благодеяния даже в том случае, когда нет надежды ни одного оказать удачно. Дело в том, что неосновательно предположение, будто бы «много (благодеяний) надо потерять»…

Ни одно (благодеяние) не пропадает, так как, кто теряет его, тот, очевидно, рассчитывал заранее (на прибыль). Смысл благодеяний прост: их только дарят; если что возвращается, то уже прибыль, не возвращается – нет убытка. Благодеяние оказано для благодеяния. Никто не записывает благодеяний в долговую книгу и не напоминает о них каждый день и час подобно жадному заимодавцу. Добрый человек никогда и не думает о них, если не напомнит лицо, возвращающее (долг). В противном случае благодеяние принимает вид ссуды. Записывать благодеяния в расход – постыдное ростовщичество. Что бы ни случилось с первыми твоими дарами – продолжай раздавать их; лучше, если они будут находиться у людей неблагодарных, которых со временем стыд, или какая-нибудь случайность, или подражание могут сделать благодарными. Не отступай: продолжай свое дело и стремись к жребию мужа добродетельного. Подавай помощь: кому средствами, кому кредитом, кому расположением, кому советом, кому полезными наставлениями. Звери и те сознают за собою обязанности. Нет ни одного дикого животного, которого бы нельзя было приручить и привязать к себе посредством заботливого ухода. Так укротители безнаказанно касаются пасти львов; диких слонов, при помощи корма, приручают до такой степени, что они послушно отправляют работы. Таким образом, постоянные благодеяния покоряют даже существ, лишенных разума и способности оценить их. С неблагодарностью отнеслись к твоему первому благодеянию? Ко второму уже так не отнесутся. Забыли о том и о другом? Третье приведет на память и забытые!

Благодеяния теряет тот, кто скоро приходит к убеждению, что их потерял. Но кто сохраняет постоянство и прежние благодеяния умножает новыми, тот исторгает благодарность даже из жесткого и неблагодарного сердца. Неблагодарный на многое не посмеет поднять очей. Куда бы он ни обратился, убегая от своей совести, пусть всюду видит тебя. Свяжи его узами своих благодеяний!

Теперь я обращусь к рассмотрению сущности и свойств благодеяний, если ты дозволишь мне, предварительно, вкратце упомянуть о том, что не имеет прямого отношения к делу. Почему граций три, почему они между собою сестры, для чего они сплелись руками, для чего улыбаются, для чего они (изображаются) девы и одеты в просторную и прозрачную одежду?

Некоторые утверждают, что одна из них изображает дающую благодеяние, другая принимающую, третья возвращающую обратно. Иные видят в них олицетворение трех родов благодеяний: дарования, возвращения, дарования и возвращения вместе. Но признаешь ли ты верным то или другое объяснение – какая нам будет польза от этого знания? Что означает хоровод граций, сплетшихся руками и обращенных лицами одна к другой? То, что благодеяния, переходя в последовательном порядке из рук в руки, тем не менее в конце концов снова возвращаются к дающему их. Порядок этот совершенно разрушается, как скоро раз бывает нарушен, и, наоборот, принимает в высшей степени прекрасный вид, как скоро бывает сохранен и удержана в нем (последовательность) взаимность. Грации улыбаются: это по той причине, что лица тех, которые дают или принимают благодеяния, бывают обыкновенно радостны. Они – юны, ибо воспоминание о благодеяниях не должно стареть. Они девы, ибо (благодеяния) непорочны, чисты и святы для всех. В благодеяниях ничего не должно быть невольного, связанного или принужденного – вот почему грации одеты в просторные туники, и притом в прозрачные, ибо благодеяния требуют того, чтобы их видели.

Положим, что кто-нибудь и увлекся греками до такой степени, что считает необходимым говорить и об этом, однако никого не найдется, кто бы признал относящимся к делу говорить о тех именах, какие дал грациям Гесиод. Старшую он назвал Аглаей, среднюю – Евфросиной, младшую – Талией. Эти имена каждый, по своему усмотрению, изменяет и старается найти им какое-нибудь объяснение, тогда как на самом деле Гесиод дал названия своим девам по личному усмотрению. Таким же образом Гомер переменил наименование одной грации, назвав ее Пасифеею, и выдал ее замуж, дабы знали, что они не весталки. Найду я и другого поэта, у которого грации являются опоясанными и одетыми в фригийские одежды. Подобным образом они изображаются и вместе с Меркурием, не потому, что благодеяния восхваляются разумом или красноречием, но потому, что так заблагорассудилось художнику. Равно и Хрисипп, который обладает остроумием, тонким и проницающим в глубину самой истины, который говорит только ради дела и употребляет слов не больше того, сколько их надо, всю свою книгу наполнил подобными глупостями, так что весьма мало рассуждает (о самом) способе оказания, принятия и возвращения благодеяний и так, что не басни он помещает в качестве приложения к этим рассуждениям, а самые рассуждения – в качестве приложения к басням. Так Хрисипп, сверх того, о чем писал Гекатон, сообщает, что три грации доводятся дочерями Юпитеру и Юноне, что они летами моложе Гор, но миловиднее их лицом и по сей причине даны в сопутницы Венере. Равным образом он считает относящимся к делу и название их матери: Эвринома, по его мнению, названа так потому, что раздача благодеяний свойственна людям, обладающим богатым состоянием, – как будто существует обычай давать матери имя после дочерей или как будто поэты передают настоящие имена. Как номенклатор вместо памяти руководится смелостью и дает имена всем, кого и не знает, так и поэты не считают нужным говорить истину, но, будучи вынуждены необходимостью или соблазнившись красотою, – каждого заставляют называться таким именем, которое было бы приятным для стиха. И для них нет обмана, когда они что-нибудь привносят в свою запись: так как ближайший (по времени) поэт заставляет их (т. е. граций) носить свое (выдуманное им) название. Вот тебе доказательство этого: Талия, когда о ней по преимуществу идет речь, у Гесиода называется Харитою, а у Гомера – Музою.

Чтобы самому не делать того, что порицаю, опущу все, не относящееся к делу и не имеющее ровно никакого отношения к предмету речи. Только ты защищай нас, как скоро кто-нибудь станет упрекать нас в том, что мы заставили стать наряду с прочими Хрисиппа, человека поистине великого, но тем не менее грека, остроумие которого слишком тонко изощряется и часто обращается против него самого. Даже и в том случае, когда он, по-видимому, нечто делает (серьезно), он колет, а не пронзает.

Какого же рода красноречие потребно в данном случае? Здесь следует говорить о благодеяниях и подвергнуть систематическому обсуждению то действие, которое служит главнейшим связующим звеном для человеческого общества. Надлежит дать норму жизни, дабы под видом щедрости не пленяло нас необдуманное легкомыслие и дабы (с другой стороны) это самое обсуждение, умеряя, не останавливало благотворительности, которая не должна ни совершенно отсутствовать, ни впадать в излишество. Следует учить (людей) – с охотою получать, с охотою возвращать и ставить для себя важной задачей – не только сравняться делами и душевным расположением с теми, кому они обязаны, но и превосходить их, потому что тот, на ком лежит обязанность воздать благодарность, никогда не сквитается (со своим благодетелем), если не превзойдет его. Одним следует внушать, чтобы они были чужды всяких расчетов, другим, чтобы считали за собою более долгов.

К сему-то благороднейшему состязанию, состоящему в том, чтобы благодеяния побеждать благодеяниями, и призывает нас Хрисипп при помощи таких рассуждений. По его словам, следует опасаться, как бы малым воздаянием благодарности не оскорбить святыни, ибо Хариты – дочери Юпитера, и не нанести обиды столь прекрасным девам. Ты преподай мне какое-нибудь из таких наставлений, благодаря которым я стал бы более благодетельным и более благодарным в отношении к тем, кто мне оказывает благодеяния, – благодаря которым благодетели и облагодетельствованные вступали бы между собою в духовное состязание, – так чтобы оказавшие (благодеяния) забывали, а должники сохраняли живое воспоминание. Все же выдумки, о которых было говорено выше, пусть остаются на долю поэтов, назначение которых в том и состоит, чтобы услаждать слух и сплетать интересные басни. Напротив – те, кто желает врачевать умы, поддерживать доверие в отношениях людей и утверждать в душе их сознание долга, пусть говорят языком серьезным и берутся за дело с большими силами, если только не считают возможным при помощи пустых и вздорных речей и бабьих аргументов пресечь такое опаснейшее зло, как полное забвение благодеяний (beneficiorum novas tabulas).

Насколько необходимо обойти всё излишнее, настолько же необходимо доказать, что нам прежде всего надлежит исследовать, в чем состоит наш долг при получении благодеяния. Ибо один утверждает, что его долг состоит в тех деньгах, которые он получил, другой, что (его долг) состоит в совете, третий – в должности, четвертый – в управлении провинцией. Но все это – только знаки благодеяний, а не самые благодеяния. Благодеяния нельзя осязать рукою: оно заключается в душе. Существует большая разница между материею благодеяния и самим благодеянием. Посему благодеяние заключается не в золоте, не в серебре и не в каком-либо другом из предметов, слывущих весьма ценными, но в самом расположении дающего. Люди неопытные обращают внимание только на то, что бросается в глаза, что дается и становится предметом обладания, и, напротив, мало ценят то, что на самом деле дорого и ценно. Всё, чем мы владеем, что мы видим и к чему прилепляется наша похоть, – (непрочно) преходяще; судьба или неправда могут у нас отнять это: благодеяние же продолжает пребывать и после утраты того предмета, чрез посредство которого оно было оказано. А чего никакая сила не может упразднить, то сделано надлежащим образом. Я выкупил у пиратов своего друга – его схватывает другой враг и заключает в темницу: он (в данном случае) уничтожает не благодеяние, но пользу, проистекшую от моего благодеяния. Я возвратил кому-нибудь детей, спасенных во время кораблекрушения или пожара, но их похитила болезнь или какое-нибудь случайное несчастие: и с их утратою продолжает пребывать то, что оказано чрез них. Таким образом, все, ложно усвояющее себе имя благодеяния, служит лишь вспомогательным средством, при помощи которого проявляется дружественное расположение. То же бывает и в других случаях, где различается внешний вид и самая сущность дела. Император жалует кого-нибудь ожерельями и венками, которые даются за вступление на стену неприятельского города (corona murali) или за спасение жизни гражданина (corona civica). Что такого ценного заключают в себе: венок, расшитая тога (praetexta), ликторские связки, трибунал или колесница? В них заключается не самая почесть, а только внешние знаки почестей. Подобным образом и то, что представляется нашим взорам, не само благодеяние, но лишь след и знак благодеяния.

Итак, что же такое благодеяние (само по себе)? Благодетельное действие, которое дает радость (другим) и, давая, получает ее, действие, совершаемое с готовностью, охотно и по собственной доброй воле.

По сей причине важно не то, что делают или что дают, но то, с каким расположением духа это совершают, ибо в этом-то расположении лица, дающего или делающего, и состоит самое благодеяние, а не в том, что дают или делают. Большую разницу между тем и другим можно видеть уже из того, что благодеяние всегда остается благом, тогда как то, что делается или подается, – не благо и не зло. Дух возвышает малое, очищает нечистое и лишает цены великое и слывшее ценным; само же по себе то, к чему стремятся, не имеет никакой природы: ни доброй, ни злой; важно то направление, какое дает ему виновник действия, от которого зависит назначение предметов. Самое благодеяние состоит не в том, что составляет предмет исчисления и раздачи, подобно тому, как не в самих жертвах состоит почитание богов, хотя бы они были тучны и блестели золотом, но в благочестивом и непорочном (расположении) настроении духа молящихся. Таким образом, люди добродетельные бывают благочестивыми даже и в том случае, когда их приношение состоит из одних зерен и похлебки, а злые, наоборот, не оставляют нечестия, хотя бы и обильно орошали кровью алтари.

Если бы благодеяния заключались в предметах, а не в самом расположении души того человека, который их оказывает, то они становились бы (для нас) тем важнее, чем важнее то, что мы получаем. Но это ложно: нас всегда наиболее одолжает тот, кто малое дал великолепным образом, кто душою сравнялся с богатством царей, кто дал немного, но охотно, кто, увидав мою бедность, забыл о своей, кто возымел не только охоту, но (даже) и горячее желание оказать мне помощь, кто счел себя облагодетельствованным, когда оказывал благодеяние, кто дал так, как бы и не думал о возвращении и, получив обратно, – как бы и не давал, кто нашел и стремился найти удобный случай для помощи.

Напротив, с неблагодарностью относятся к тому, что, как я сказал, насильно вымогается или случайно перепадает от дающего, хотя бы это казалось по содержанию и по внешнему виду великим. С гораздо большей благодарностью принимают то, что подается ласковой, чем то, что подается полной рукой. Один мне дал немного, но больше он и не мог! А другой дал и много, но зато колебался, медлил, давая, воздыхал, подал гордо, выставил это напоказ и желал угодить (вовсе) не тому, кому давал: давал он для (своего) честолюбия, а не для меня.

Когда многие приносили Сократу большое вознаграждение, каждый сообразно со своими средствами, – Эсхин, его бедный ученик, сказал: «Я ничего не нахожу достойного тебя, что мог бы тебе дать, и в этом одном отношении сознаю себя бедняком. Посему вручаю тебе одно, что имею: себя самого. Прошу тебя благосклонно принять этот дар, каков бы он ни был, и подумать, что ведь другие хотя и давали тебе много, но еще более оставляли себе». Сократ на это отвечал: «Разве ты не сделал мне дорогого подарка, – если только сам не ценишь себя низко? Посему я позабочусь о том, чтобы возвратить тебя самому тебе лучшим, чем взял». Этим приношением Эсхин превзошел самого Алкивиада, духовные богатства которого равнялись его материальным (богатствам), и всю щедрость богатых юношей.

Видишь, как дух находит средства для благотворительности, даже находясь среди затруднительных обстоятельств? На мой взгляд, Эсхин своими словами выразил такую мысль: «Ничего ты не достигла, судьба, пожелав, чтобы я был беден: несмотря на то, что у меня найдется наготове подарок, достойный этого мужа, и, не имея возможности принести ему что-нибудь из твоего, – я дам свое». Не думай, чтобы он ценил себя дешево: самого себя он сделал уплатою за себя же. Талантливый юноша нашел способ, как завладеть Сократом. Надо обращать внимание не на то, что именно и какой ценности дается, но на то – кем. Человек хитрый легко открывает доступ к себе людям с неумеренными желаниями и на словах ободряет смелые надежды, не имея никакого намерения помочь на деле… Но еще хуже, на мой взгляд, тот, кто с грубой речью, суровым лицом и недобрыми намерениями показывает свое богатство. Счастливца чтут и проклинают, а сами, питая ненависть к человеку, поступающему таким образом, думают делать то же, как скоро приобретут возможность……

Некоторые, обесчестив чужих жен, и притом не тайно, а открыто, своих собственных передали другим. Кто запретил своей жене выставляться напоказ в паланкине и быть носимою на виду зрителей, будучи открытой со всех сторон, того считают грубым, бесчеловечным и злонравным, а среди дам тот слывет худой партиею. Кто не заявил себя никакой любовницей и не состоит в связи с чужой женой, того женщины зовут пошлым, человеком с низкими наклонностями и любовником служанок. Вследствие этого самым приличным родом супружеского сожития считается прелюбодеяние, и никто не вступал в брачное сожитие, не уведя жены у другого, после взаимного согласия на развод. Друг перед другом стараются расточать награбленное и вновь собирать расточенное с великой алчностью, не имеют ничего священного, издеваются над чужой бедностью, а своей боятся больше всякого другого зла; нарушают обидами мирное течение жизни и угнетают слабейших насилием и страхом. Неудивительно, что грабят провинции и с торгов продают продажное правосудие: ведь и варвары считают законным продавать купленное.

Но мы стремимся далее, так как содержание речи побуждает идти вперед. Посему скажем в заключение, что вина не должна падать на наш век. И предки наши жаловались, и мы жалуемся, да и потомки наши будут жаловаться на то, что нравы развращены, что царит зло, что люди становятся все хуже и беззаконнее. Но все эти пороки остаются теми же и будут оставаться, подвергаясь только незначительному изменению, подобно тому как море далеко разливается во время прилива, а при отливе снова возвращается в берега. Порою станут более предаваться прелюбодеяниям, чем другим порокам, и разорвет узы целомудрие, порою будут процветать безумные пиры и кулинарное искусство – позорнейшая пагуба для (отцовских) богатств. Порою будет распространен чрезмерный уход за телом и попечение о внешности, прикрывающее собою духовное безобразие. Будет время, когда худо управляемая свобода перейдет в нахальство и дерзость. По временам станет распространяться жестокость в частных и общественных отношениях и неистовые междоусобные войны, во время которых подвергнется профанации все великое и святое. Будет время, когда войдет в честь пьянство и будет считаться достоинством пить вино в самом большом количестве. Пороки не ждут в одном месте: подвижные и разнообразные, они пребывают в смятении, подстрекают и прогоняют друг друга. Впрочем, мы всегда должны заявлять о себе одно и то же: мы злы, злыми были и, с неохотой добавлю, злыми будем. Будут убийцы, тираны, воры, любодейцы, грабители, святотатцы и предатели; ниже их всех неблагодарный, если не признать того, что все пороки, о которых шла речь, происходят от неблагодарной души, без которой едва ли возросло бы какое-нибудь крупное преступление. Остерегайся допускать себя до неблагодарности как до самого тяжкого проступка и забывай ее как самый легкий, если она будет допущена (в отношении к тебе).

Вся обида ведь заключается в том, что ты потерял благодеяние. Но для тебя осталось от него самое лучшее: (именно) ты сделал подаяние. И насколько следует заботиться о том, чтобы оказывать благодеяния по преимуществу тем лицам, на благодарность со стороны которых можно надеяться, настолько же надлежит делать и оказывать некоторые (благодеяния) даже тем людям, на которых будет плохая надежда, и не только в том случае, когда мы станем лишь предполагать, что они окажутся неблагодарными, но и тогда, когда будем знать, что они таковыми были. Так, например, если я буду иметь возможность возвратить кому-нибудь сыновей, спасенных от великой опасности безо всякого риска со стороны, то не стану колебаться (над этим). Человека достойного я буду защищать даже с потерей собственной крови и стану подвергать себя опасности, а если буду иметь возможность спасти от разбойников человека недостойного, подняв крик, то не поленюсь издать спасительного для этого человека голоса.

Следует сказать, какие благодеяния надо оказывать и каким образом. Прежде всего станем оказывать необходимые, затем – полезные, потом – приятные и, по преимуществу, такие, которые могут долго сохраняться. Начинать же надо с необходимых. Ибо различным образом достигает души то, что поддерживает жизнь, и то, что украшает ее или упорядочивает. Иной с пренебрежением может отнестись к тому, без чего он легко обойдется и о чем может сказать: «Возьми назад: не желаю этого; я доволен своим». Иногда бывает желание не только возвратить назад, но и бросить то, что получишь.

Из (благодеяний) необходимых иные занимают первое место, это именно те, без которых мы не можем жить; иные – второе, это те, без которых мы не должны (жить); иные же – третье, это те, без которых мы жить не желаем. К первому разряду относятся благодеяния следующего рода: спасти от рук врагов, от гнева тирана, от проскрипциии от иных различных и разнообразных опасностей, угрожающих человеческой жизни. Чем больше и грознее будет та опасность, которую мы предотвратим (своими благодеяниями), тем более заслужим благодарности. Ибо является представление о том, от каких зол было оказано избавление, и предшествовавший страх придает цены благодеянию. Тем не менее, – с целью придать, при помощи страха, более веса своему благодеянию, – мы не должны, однако, спасать с меньшей энергией, чем на то имеем возможность. Ближайшие к благодеяниям этого рода суть те блага, без которых мы хотя и можем жить, но жить таким образом, что лучше было бы умереть. Таковы, например, свобода, целомудрие, здравый рассудок. За сим будет следовать то, что нам дорого в силу связи, крови, употребления и продолжительной привычки, как-то: дети, супруги, пенаты и прочее, к чему душа наша привязалась до такой степени, что расстаться с ними для нее кажется тяжелее, чем с жизнью. Далее следуют благодеяния полезные, содержание которых разнообразно и обширно. Сюда будет относиться денежная (помощь), не очень обильная, но соразмеренная надлежащим образом, почести и содействие лицам, стремящимся к высшим должностям, ибо нет ничего полезнее, как быть полезным для самого себя. Прочие дары уже происходят от излишества и служат целям роскоши. В отношении к ним следует наблюдать, чтобы они были благовременны, невульгарны и притом таковы, чтобы служили предметом обладания немногих, или немногих в известное время, или если даже они недороги сами по себе, то чтобы были дороги по времени или по месту. Следует иметь в виду тот подарок, который всего более доставил бы удовольствия, который чаще был бы на глазах своего владельца, дабы сей последний столь же часто пребывал с нами (мысленно), сколько пребудет с ним. Всего более следует остерегаться, чтобы не послать в дар совершенно ненужного, как, например, женщине или старику – охотничьего оружия, крестьянину – книг, или человеку, преданному ученым занятиям и литературе, (рыболовных) сетей. И наоборот, следует смотреть, чтобы, желая послать приятный подарок, не предложить каждому что-либо такое, что будет обличать его недостаток, как, например, пьянице – вино, здоровому – лекарство. Ибо то, чем изобличается порок принимающего, начинает уже быть поруганием, а не даром.

Если выбор дара в нашей власти, то станем выбирать по преимуществу то, что может сохраняться, дабы благодеяние наше было по возможности менее преходящим. Ибо немногие чувствуют благодарность настолько, чтобы помнить о полученном ими в том случае, когда сего не видят. Людям же неблагодарным воспоминание (о благодеянии) приходит на ум вместе с самим благодеянием, тогда, когда это последнее находится пред глазами и не позволяет забыть о себе, но приводит на память и запечатлевает в ней своего виновника. И тем более нам следует выбирать такое, что может долго сохраняться, по той причине, что мы сами никогда не должны напоминать: пусть само дело пробуждает исчезающее воспоминание. Я буду охотнее дарить серебро, обращенное в вещь, чем в монету, охотнее буду дарить статуи, чем одежду и такое, что уничтожается после кратковременного употребления. У немногих сохраняется благодарность, когда нет (налицо) предмета (благодеяния); больше таких людей, у которых подаренные предметы сохраняются в памяти не долее того, чем в употреблении. Посему если это возможно, то я не желаю, чтобы мой дар пропадал. Пусть он остается, пусть пребывает возле моего друга и живет вместе с ним. Нет такого глупца, которого следовало бы убеждать, чтобы он не посылал кому-нибудь гладиаторов или охоты, после того как зрелище было уже дано, чтобы летних одежд он не посылал зимой, а зимних – летом. Пусть при благотворении руководятся здравым смыслом и принимают в соображение время, место и лица, так как иные предметы моментами бывают то приятны, то неприятны. Насколько будет приятнее получить, если мы дадим то, чего кто-либо не имеет, чем то, что у него находится в изобилии; то, чего он долго ищет и не находит, чем то, что он может увидать везде. Пусть дары будут не столько ценны, сколько редки, изысканны и притом таковы, что нашли бы себе место даже у богача. Так, например, и простые яблоки, которые немного дней спустя могут подвергаться презрению, доставляют удовольствие, если появились раньше. Не будет также оставлено без внимания (со стороны принимающих благодеяния) и то, чего не дал им никто другой (кроме нас) или чего мы не дали никому другому.

Однажды коринфяне чрез послов поздравляли Александра Македонского – когда покоритель Востока возомнил себя выше людей – и в качестве подарка предложили ему свой город. После того как Александр осмеял этого рода подарок, один из послов сказал ему: «Мы никому другому никогда не дарили своего города, кроме тебя и Геркулеса». Тот (Александр) с охотой принял тогда предложенную ему почесть, угостив и другими способами обласкав послов, и размышлял не о тех, кто принес ему в дар город, но – о том, кому они прежде его подарили. И человек, увлекшийся славой, сущности и меры которой сам не понимал, – человек, следовавший по стопам Геркулеса и Вакха и не останавливавшийся даже там, где этих следов не было, перенес свой взор от принесших ему дар к тому, кто удостоился подобной же почести, как будто благодаря тому, что был сравнен с Геркулесом, он уже достиг неба, которое обнимал своими весьма пустыми мыслями. В самом деле, какое сходство с оным, т. е. Гераклом, имел сумасбродный юноша, у которого вместо добродетели (virtus) было счастливое безрассудство. Геракл ничего не победил для себя: он прошел вселенную для ее избавления, а не в угоду собственной страсти. Над чем одерживал победы враг злых, защитник добрых и умиротворитель суши и моря? А сей (Александр) был разбойником с детства, истребителем народов, губителем как врагов, так и друзей, считавшим за высшее благо наводить ужас на всех людей, забывая, что страх внушают не только самые отважные животные, но и самые неподвижные, благодаря своему вредоносному яду.

Вернемся теперь снова к своему предмету. Благодеяние, оказываемое всем без разбора, никому не бывает приятно. Никто не считает себя принимающим угощение от содержателя постоялого двора или корчмы и – гостем лица, предлагающего угощение в том случае, где может быть сказано: «Что он мне этим оказал? Не то же ли самое, что и тому лицу, едва ли для него хорошо известному, и даже тому комедианту и презреннейшему человеку? Разве он признал меня достойным своего угощения?» Нисколько! Он (только) удовлетворил своей страсти. Если ты желаешь сделать что-либо приятным, то сделай это редким, ибо кто согласится отнести к себе то, что всем доступно (vulgaria)? Пусть никто не понимает этого в том смысле, будто я препятствую благотворительности и налагаю на нее теснейшие бразды; пусть она расширяется, насколько ей угодно, но пусть идет (прямо), а не блуждает. Можно благотворить таким образом, что каждый, хотя бы и получил вместе со многими, тем не менее не станет считать себя в числе толпы. Пусть каждый получит (на свою долю) какое-нибудь заявление любезности, благодаря которому приобрел бы надежду на то, что он приближен более других. Пусть он говорит: «Я получил то же, что и вон такой-то, но получил благодаря доброжеланию (дающего); получил то же, что и тот, но – за более краткое время, тогда как последний долго этого заслуживал. Положим, есть люди, которые получили то же самое, но им дано не с такими словами и не с такой любезностью дающего. Такой-то получил, но после просьбы, а я – в то время, когда просил. Такой-то получил, но он легко может возвратить; его преклонные лета и одиночество, соединенные с невоздержным образом жизни, подавали большие надежды, мне дано больше, – хотя и дано то же самое, – больше потому, что дано без надежды на обратное получение». Подобно тому как женщина легкого поведения делит себя между многими таким образом, что каждый имеет от нее какой-нибудь знак душевного расположения, так и желающий сделать свои благодеяния приятными пусть подумает о том, каким образом многим сделать одолжение, но – так, однако, чтобы каждый имел нечто такое, что возвышало бы его пред прочими.

Я со своей стороны не ставлю препятствия благодеяниям: чем они будут многочисленнее и больше, тем более будут приносить хвалы. Тем не менее, однако, при этом следует руководиться соображением, ибо никому не может быть по сердцу то, что дано случайно и необдуманно. Посему кто думает, что мы, давая такие советы, суживаем пределы благотворительности и открываем ей менее широкие границы, тот пусть не принимает наших советов в превратном смысле. Ибо какую добродетель мы чтим более, в пользу какой добродетели более приводим доводов? И кому столь приличествует подобное увещание, как не нам, объявляющим священным (объединение) содружество (societatem) человеческого рода? Итак, что же? Так как нет ни одной благородной способности души, хотя бы даже она получала свое начало от доброго желания, если разум не придает ей достоинства добродетели, то я запрещаю расточать благотворения. Тогда бывает приятно получить благодеяние, и даже – с распростертыми руками, когда оно, при руководстве разума, направляется к людям достойным, а не туда, куда захочет случай и безрассудное влечение приведет его. Таким благодеянием бывает желательно хвалиться и приписывать его себе как виновнику. Называешь ли ты благодеяниями те из них, виновника которых тебе стыдно признать? Но насколько приятнее, насколько глубже западают в душу, притом так, чтобы никогда не оставлять ее, те благодеяния, которые более доставляют удовольствия при размышлении о том, от кого, чем о том, что ты получил. Крисп Пассиен говаривал обыкновенно, что от одних он лучше бы желал (получить) суждение, чем благодеяние, а от других – лучше благотворение, чем суждение, и приводил следующие примеры: «от божественного Августа, – говорил он, – я лучше желаю получить суждение, а от Клавдия – благодеяние». Я же со своей стороны полагаю, что не следует искать благодеяния того, чье суждение не имеет цены. Итак, что же? Разве не следовало от Клавдия брать того, что он предлагал? Следовало, но так, как будто берешь от Фортуны, которая, как ты знаешь, тотчас же может сделаться в отношении к тебе неблагожелательной. Посему зачем нам разделять то, что перемешано между собой? У него недостает наилучшей части – именно, что дано без размышления, то уже не благодеяние. В ином случае иногда и большие деньги, если только они даны необдуманно и не по благожеланию, будут не бо́льшим благодеянием, чем случайно найденный клад. Много есть такого, что надлежит принимать, но не быть обязанным.

«О благодеяниях» – произведение римского философа–стоика, поэта и государственного деятеля Луция Аннея Сенеки (4 до н.э. – 65).*** Это философский трактат из семи книг. В акте добровольного благодеяния автор видит единственную надежную основу взаимоотношений между людьми. Для человека всякое благодеяние есть добродетельный поступок, награда за который – в нем самом, даже если за благодеяние не платят благодарностью. Новые поколения признали Сенеку «одним из популярнейших в свое и последующие времена римских писателей». Его учение содержит в себе такие элементы морали, каких нельзя найти ни у кого из античных писателей и которые приближают его к учению христианства. Трактат «О благодеяниях», по справедливому замечанию Дидро, «представляет собою прекраснейшее произведение, составленное для пользы не одного Нерона и Либералия, но и всех людей».

На нашем сайте вы можете скачать книгу "О благодеяниях" Сенека Луций Анней бесплатно и без регистрации в формате fb2, rtf, epub, pdf, txt, читать книгу онлайн или купить книгу в интернет-магазине.